Библейские сцены 1997

Проект «Библейские сцены»

 

Троица. Триптих. Из проекта «Библейские сцены». 1997. Бумага, смешанная техника

 

Иные

На мой взгляд, общепринятый образ библейского персонажа в наше время стал китчевым, не вызывающим доверия и не волнующим душу. Я задумался о том, как мог бы выглядеть герой, имеющий эстетическое право находиться в сакральном пространстве священного писания, считая Библию особой книгой, где действуют особые люди – иные, чем мы.

Меня всегда привлекали люди с синдромом дауна: необычные, часто обижаемые окржающими, но при этом незлобливые, чистосердечные, обладающие незаурядными способностями. В их облике стерты как национальные признаки, так и признаки рассы.

Они существуют просто как иные.

Художник Евгений Семёнов. Проект «Библейские сцены»

Коля Долухонян – исполнитель роли Христа, Иуды и Пилата с Е. Семёновым. Москва 1997

 

До и после Евангелия

Проект Евгения Семёнова «Семь библейских сцен», представленный весной 1998 года в галерее Гельмана, многих шокировал.

Зная историю иконописи, можно предположить: примерно так были шокированы люди полторы тысячи лет назад, когда Христос, традиционно изображавшийся то в виде виноградной грозди, то – ягненка, то креста, вписанного в овал лица, вдруг впервые предстал в облике бородатого мужика в бедняцкой одежде. Это было, без преувеличения, революцией и породило контрреволюцию: эпоху иконоборчества. Средневековый обыватель крошил образ Христа в щепу и жег дотла, дабы не поклоняться дереву и краскам. Точно так же крошили и жгли верующих «не как все», «не как положено» – каждый из убитых был живой иконой, образом и подобием Божиим… Назвать работы Семёнова иконами – язык не повернется. Молиться на эти изображения – в голову не придет. Но ведь и Рафаэль с Брейгелем, и Александр Иванов с Врубелем создавали не что выламывающееся из церковных канонов. Именно поэтому его опыт – более чем художественный. Это опыт духовный.

Михаил Поздняев

 

 

 

Благовещение

В этой истории есть один личный момент. Первым моим осознанным другом был мальчик с даун-синдромом – намного старше меня, но я-то его воспринимал, наоборот, как младшего. Или как большую мягкую игрушку. Постепенно пришло осознание: он не такой, как все, иной. Нас с ним обуревали какие-то фантазии. Мы, скажем, собирались пойти в местный парк охотиться на медведей. Ну кому, скажите, наша медвежья охота могла помешать?

Однако сразу возник некий социальный конфликт: взрослые принялись мне объяснять, что нам не надо дружить. Именно потому, что он – иной…

Потом, по жизни так сложилось, я несколько раз сталкивался с даунами, и во мне зрело ощущение: в этих людях есть что-то, чего нет в нас, чего мы лишены — и что они нам способны дать.

Образ, вызывавший доверие в рамках детского восприятия, стал все более отчетливо мерцать для меня в пространстве сакральном, в ситуации нашего теперешнего религиозного сознания, на котором, увы, лежит печать китча, отсутствие доверия и откровения…

Е. С.

 

  • Благовещение. Диптих.
    Из проекта «Библейские сцены». 1997. Бумага, смешанная техника

В ожидании великого дауна

Идеология мира, разбитого на миллионы закутков, в каждом из которых свой Бог, частная собственность и прайвеси, приходит в противоречие со статусом некоторых видов собственности. Скажем, реальной проблемой является собственность на конфессиональные образы. Мусульмане за «неправильное» изображение своего пророка приговаривают деятелей искусств к смерти, православные иерархи закатывают истерику по поводу телетрансляции фильма о Христе, и, что самое поразительное, в обоих этих случаях общество если не поддерживает религиозных террористов, то полагает их установку понятной и внутренне непротиворечивой.

Евгений Семёнов представил в семи сценах и двенадцати картинах Марию и Иосифа, Христа и Иуду в виде даунов. Дауны очень симпатичны, но выпученные глаза и вывернутые губы делают свое дело, которое, очевидно, не будет по нраву ортодоксальной церкви, зато удовлетворит антиклерикальные настроения автора этих строк: надо отобрать Христа у христиан и Аллаха у исламистов, ибо их образы принадлежат всей мировой культуре.

Замысел Семёнова, однако, не включает в себя ни малейшего иконоборчества. Напротив, он говорит, что у «искусства нет задачи выше и благороднее, чем пробуждать милосердие и снисходительную мягкость к другим. Мы работали над этой выставкой с открытым сердцем, любя своих героев, веря в то, что делаем доброе дело, а ведь любая вера есть не что иное, как вера в Бога». Такая открытость провоцирует и серьезное слово критика: Семёнов демонстрирует нам, что значит на самом деле перейти грань. Это значит – отказаться от осознания самого себя во имя растворения в безумии ли, в божественном свете.

  • Дары волхвов
    Из проекта «Библейские сцены». 1997. Бумага, смешанная техника

Рождество

Для лучшей адаптации проекта для зрительского восприятия использованы известные «живописные стандарты»: «Благовещение» Ван Эйка, «Тайная вечеря» Леонардо Да Винчи, «Поцелуй Иуды» и «Сон» Джотто, «Что есть истина» Николая Ге.

Что касается «Рождества», я долго не мог найти в истории искусства прототип, который не вызвал бы некого глубинного протеста. Постепенно пришло понимание того, что не устраивает в известных произведениях на эту тему. Это отсутствие «состояния чуда». Попросту говоря, визуальный образ ребёнка. Я решил, что ребёнка в этой сцене не должно быть, чудо рождения может быть явлено состоянием Марии и Иосифа. Позже мне рассказали, что в семьях людей с синдромом дауна, детей не бывает. Этот факт наполняет сцену рождества особым смыслом. Таким образом, философский вопрос «рождения жизни» решается здесь как идеальный.

  • Рождество
    Из проекта «Библейские сцены». 1997. Бумага, смешанная техника

Визуальный знак

Меня всегда привлекала в Библии не столько этическое, сколько мистическое пространство. Думаю, что любой ответственный творческий акт во многом интуитивен. Возникновение этих произведений, на мой взгляд, является очевидным визуальным знаком. Что означает возникновение этого знака в самом конце второго тысячелетия, я думаю, станет совершенно ясно только через какое то время.

При работе над этим проектом мне хотелось избежать кинематографического или театрального отношения к материалу. В связи с этим была сшита одна универсальная «одежда библейского персонажа», состоящая из рубахи и плаща. Я старался избежать применения специального грима или смены причесок, уходя от претензий на историзм, использовал условный реквизит – предметы, взятые из обыденной жизни. Важно, что один и тот же человек снимался в нескольких ролях.

Символ одиночества

В сцене «Моления о чаше» мне представилось важным наличие черного провала неба. Эта сцена является символом одиночества Христа. Также это состояние мне хотелось утвердить и в «Тайной вечере», где я нарочно отделяю его от всех остальных персонажей.

  • Моление о чаше
    Из проекта «Библейские сцены». 1997. Бумага, смешанная техника

Подсказка Борхеса

Для построения композиции «Поцелуя Иуды», я решил следовать эстетическим принципам «архитектурного» решения сцены. Представление Христа и Иуды одним актёром подсказано мне Борхесом. Действие, остановившееся на паузе, символически усиливается появлением некоего лица между центральными профилями.

  • Поцелуй Иуды
    Из проекта «Библейские сцены». 1997. Бумага, смешанная техника

 

  • Что есть истина?
    Из проекта «Библейские сцены». 1997. Бумага, смешанная техника

 

Художник Евгений Семёнов. Проект «Библейские сцены»

 

  • «Тайная вечеря» в выставочном пространстве.
    Офис Байер, Ливеркузен, 1998